Об этнической истории удмуртской столицы и значимых объектах на карте города, связанных с древними национальными традициями рассказывает доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Удмуртского института истории, языка и литературы УдмФИЦ Уральского отделения РАН, этнолог Надежда Шутова
– Да, действительно, на месте современного Ижевска располагалось несколько удмуртских поселений. Они постепенно оказались включенными в состав разраставшегося Ижевского завода. При этом часть удмуртского населения переселилась на новые места или оказалась включенной в состав заводского населения.
Так вот, в переписи 1716 года здесь существовали две удмуртские деревни: д. Егад-Чюдья [Ягул-Чудӟя] или Подборное (число дворов 7) и Чюмашур (число дворов 10).
В конце 18 века (1761 г.) в черте города отмечены деревни Иже, Карлутка, Русская Карлутка (или Зеленая Роща) и Вотская (или Удмуртская) Карлутка. Судя по названиям, три последние деревни располагались вдоль речки Карлутки. Деревня Карлутка еще фигурирует в документах 1830 года, но позднее в исторических источниках она не упоминается. Деревня Русская Карлутка, очевидно, располагалась на правом берегу Карлутки, вблизи современного торгового комплекса «Аврора-парк», ниже по течению реки от этого комплекса. Деревня Удмуртская Карлутка была основана жителями, которые выселились из Русской Карлутки. Её местоположение приблизительно определяется верховьями речки Карлутки, окрестностями современного Буммаша. По сведениям топонимиста Л.Е. Кирилловой, старожилы этой деревни воспоминали, что они пасли свою скотину на полях и лугах около Автозавода.
В старинных преданиях также упоминается, что на улице Старой (ныне Карла Маркса), располагалась деревня, в которой тоже жили удмурты. В газете от 1925 года опубликованы воспоминания попадьи, которой в то время было примерно 94 года. Она указывала, что по улицам Старой и Куренной удмуртки ходили в айшонах и айшетах.
– Да, они взаимосвязаны. Как я уже говорила, в переписи 1716 года упоминается деревня Ягул-Чудья или Подборное.
Микротопоним Ягул происходит из удмуртских слов: яг – «бор, сосновый лес» и ул – «внизу, ниже, под». Получается, находящийся под бором, под сосновым лесом
Название реки и деревни Подборинское или Подборное (ныне Подборенка) – русская калька удмуртского термина. Следовательно, эта деревня располагалась вблизи речки Подборенки (или Ягул). Исторические источники свидетельствуют, что около 1800 года жители деревни Ягул-Чудья или Подборинский починок переселились на новое место подальше от города. Это поселение нам известно ныне как село Ягул.
Деревня Чемошур, которая располагалась в окрестностях современной территории Ижевска, возникла одновременно с основанием Ижевского завода. Первые её жители-удмурты переселились на современное место, где располагается деревня Чемошур Завьяловского района.
– Да, ведь русским удмуртские названия были непривычны и непонятны. Так, например деревня Гондырево до конца 19 века носила свое название, а после была переименована в Медведево. Так же и деревня Атас, стала Петухово. Это происходило повсеместно. Бывает, что удмуртские названия все же остаются прежними. Та же деревня Ягул после перемещения на новое место сохранила старое название. А вот речка в черте Ижевска, скорее всего называлась Ягул, но ее стали называть Подборенкой. Русский язык в городе-заводе Ижевск имел господствующее положение и был более употребительным.
– Да, такая этимология предложена М.Г. Атамановым: «кар» – городище (в низовьях реки Карлутки располагаются два средневековых Ижевских городища 3–5 веков), «луд» – луг, поле. В итоге получилось «городищенское поле». На мой взгляд, следует учитывать ряд обстоятельств. Так, судя по преданиям, записанным старожилами Ижевска, в окрестностях современной Берёзовой рощи, очевидно, располагалось место моления местных удмуртов, священная роща Луд. Такой значимый элемент ландшафта как роща, нашел отражение даже в двойном названии деревни Русская Карлутка – Зелёная роща. И эта деревня располагается в непосредственной близости к современному парку Берёзовая роща, которая занимает возвышенную площадку на противоположном берегу речки Карлутки.
Что касается понятия «луд». В удмуртском языке значение слова «луд» варьировалось у разных локальных групп удмуртского населения.
В ряде локальных групп слово «луд» действительно означало поле, луга. Но местные завьяловские удмурты поле, луг обозначали словом «бусы», а священную рощу называли «луд». В основе этого термина лежит старинное понимание пространства дикой природы, которое находится за пределами населенного пункта.
Хозяевами этого пространства является божество лугов и полей «луд», или божество священной рощи «луд». И поэтому этимология названия деревни и реки Карлутка получает иное звучание: городищенская священная роща – луд. Тем самым, в этом микротопониме оказались запечатленными два важных топографических объекта нашего города – средневековые Ижевские городища и священная роща «луд».
– Существуют данные, которые позволяют нам говорить об этом. Во-первых, по сведениям ижевского краеведа, почётного гражданина г. Ижевска А.В. Новикова, в этом районе росла священная сосна, здесь было древнее капище удмуртов – место, на котором проводили языческие обряды. Не случайно, этот участок городской территории оставался свободным от строений и использовался в качестве места для гуляний. По народным представлениям, такие места считались «нечистыми», опасными для проживания людей. Во-вторых, местоположение Березовой рощи характеризуется выдающимися природными показателями, хорошо выделяется на местности. Она занимает обращенную к югу, к солнцу возвышенную площадку, которая в старину была покрыта хвойными и лиственными деревьями, а у ее подошвы вытекал сильный родник. Именно такие участки местности выбирались для проведения общественных молений.
Более того, священные рощи по возможности располагались на противоположном берегу реки и ниже по течению реки от поселения. Именно таково и местоположение Березовой рощи относительно деревни Русская Карлутка. Дублирующее или уточняющее название Русской Карлутки как Зелёной рощи нам тоже сигнализирует об особом сакральном звучании этой рощи. В-третьих, характерно, что в Березовой роще на левом берегу реки, у родника была выстроена православная часовня, как знак православного освящения этой территории, как символ борьбы с языческими пережитками.
По всей видимости, в Березовой роще располагалось крупное общественное капище, туда на моления собирались жители со всех окрестных деревень. Причем это было достаточно большое стечение людей. Ведь если в начале 18 века деревни были немноголюдные (примерно 30-50 взрослых человек), то к концу 19 века население их достигало 100-150 взрослых человек. Предания о таком святилище сохранилась до наших дней.
Значимость этого места определяется и тем, что именно на его площадке ныне проводятся общегородские удмуртские праздники Гербер.
– Я предполагаю, что да. Если бы это место являлось капищем жителей только одной деревни, вероятно, сведения о нем не сохранилось бы такое длительное время. Ведь до христианизации в окрестностях каждой деревни имелось более десятка мест культового значения. Однако до наших дней сведения сохранились только о самых крупных из них.
– Козий парк — это народное название, якобы там пасли коз. Поэтому некоторые люди отрицательно относятся к такому названию. Но, если бы это на самом деле было так, скорее всего, козы там бы все съели, от рощи мало что бы осталось.
На мой взгляд, такое народное название с большей вероятностью обусловлено проводимыми в роще религиозными церемониями. Ведь на священных местах «луд» жертвовали и коз. В этой связи примечательно, что сами удмурты именовали деревню Удмуртская Карлутка Кечтака (коза). И, может быть, этим объясняется и название Козий парк, и поставленный на этом месте памятник козе. Наверное, ничего в этой жизни не бывает случайным.
Среди самых своеобразных лексико-семантических групп слов необычность местоимений в первую очередь заключается в неоднозначности лексического значения.
Как отмечает О. Н. Селивёрстова, Сложность и “трудноуловимость” их семантики привела к сущестованию разных концепций местоименного значения.
Как известно, местоимения часто рассматривались и рассматриваются как слова, семантически опустошенные, или во всяком случае как слова, значение которых ситуационно изменчиво.
Наряду с этим есть работы, в которых раскрывается многокомпонентная структура местоименного значения, свидетельствующая о семантической насыщенности их содержания» [Селиверстова 1988, 3].
Местоимения нашли отражение во всех описательных грамматиках удмуртского языка, начиная с первой научной грамматики [см. напр.: Соч. 1975, 59–64; ГСУЯ 1962, 167–187; Алатырев 2008, 844–849); а также в работах, посвященных исследованию территориальных диалектов [Тепляшина 1970, 183–207; Карпова 1997, 118–130; и др.), и другого рода публикациях [Тараканов 2001; Кельмаков 2005].
Специальные же работы монографического плана, посвященные местоимениям удмуртского языка, пока отсутствуют. Каждое новое исследование, как правило, дополняет и/или уточняет, или же глубже рассматривает какой-нибудь отдельный аспект местоимений.
У разных авторов не всегда совпадают название и количество разрядов местоимений. Так, один и тот же рязряд в различных работах называется как «усилительно-личные», «лично-определительные» и «определительно-личные» местоимения.
Учитывая разнообразие грамматических значений данного разряда, И. В. Тараканов [2001, 152] предлагает именовать их усилительно-лично-возвратными местоимениями.
Речь ведется о разряде следующих местоимений: ачим ‘[я] сам’, ачид ‘[ты] сам’, ачиз ‘[он/она/оно] сам’, асьмеос ‘[мы] сами’, асьтэос ‘[вы] сами’, асьсэос ‘[они] сами’.
В соответствии с русской лингвистической традицией для данной группы местоимений, имеющих семантику ‘сам/сами’, больше всего подходит название «определительные местоимения».
В отличие от русских местоимений сам, сами, каждое удмуртское местоимение указывает также на соответствующее лицо, в связи с чем они и называются «лично-определительные» / «определительно-личные».
Помимо самостоятельного употребления, приведенные местоимения нередко выступают в речи совместно с личными (собственно личными): мон ачим ‘я сам’, тон ачид ‘ты сам’, со ачиз ‘он (она/оно) сам’, ми асьмеос ‘мы сами’, тӥ асьтэос ‘вы сами’, соос асьсэос ‘они сами’.
В этом случае усиливается функция соответствующего лица, что дало основание определить их как «усилительно-личные местоимения».
Однако подчеркнем, что во многих косвенных падежах описываемый разряд местоимений приобретает семантику возвратности.
Из 9 падежей, в соответствии с которыми они могут изменяться, по нашим рекогносцировочным наблюдениям, названная семантика может проявляться как минимум в 5 падежах.
Для примера приведем винительный падеж: асме ‘[я] себя’, астэ ‘[ты] себя’, ассэ ‘[он/она/оно] себя’, асьмеды ~ асьмемыз ‘[мы] себя’, асьтэды ~ асьтэдыз ‘[вы] себя’, асьсэды ~ асьсэзыз ‘[они] себя’; а также – дательный: аслым ‘[я] себе’, аслыд ‘[ты] себе’, асьмелы ‘[мы] себе’ и т. д.
Среди описываемых выше слов совершенно особое место занимает местоимение асьмеос, которое, помимо приведенных выше значений, может выступать в функции инклюзивного личного местоимения со значениями ‘мы с тобой’ и ‘мы с вами’;
При этом форма родительного (генитив / генитив-адессив) асьмелэн ‘у нас с тобой (вами); наш с тобой (с вами)’, а также разделительного (аблатив) асьмелэсь ‘у нас с тобой (вами); наш с тобой (с вами)’ падежей могут функционировать как инклюзивные притяжательные местоимения.
Разные взгляды на сущность местоимений в удмуртском языке – не только особенность данной части речи вообще, но и следствие слабой их изученности.
Настоящая работа ставит задачу постановки вопроса о наличии (под)категории инклюзивности у местоимений в удмуртском языке. Цель работы – выделить инклюзивные местоимения и описать их в сравнении с соответствующими эксклюзивными парами.
Задача выявить функционирование инклюзивного местоимения поставлена во Втором вопроснике Лингвистического атласа Европы (ЛАЕ)[1]*, где как пример приведены франц. nous autres, включающее собеседника, в противоположность nous, исключающего собеседника [ЛАЕ 1981, 77].
К сожалению, членам комиссии ЛАЕ не удалось выявить в удмуртском инклюзива, несмотря на наличие оппозиции ми – асьмеос (супплетивная форма), что, по-видимому, связано с тем, что в целом в Европейских языках отсутствуют морфологические формы данной категории, а франц. nous autres ‘мы с другими’, как и рус. мы с тобой / с вами, является сочетанием лексем.
В этом отношении опубликованную пару лет назад статью молодого исследователя Т. В. Пантюхиной [Пантюхина 2017] можно назвать прорывом в данном направлении: в ней описаны эксклюзивное и инклюзивное личные местоимения в удмуртском языке.
Наша в соавторстве работа [Maksimov, Panina 2018], вышедшая в свет в прошлом году на английском языке, поставила цель ознакомить зарубежного читателя с наличием инклюзивных / эксклюзивных местоимений в удмуртском языке.
Настоящая работа – это переработанный и расширенный вариант указанной статьи, призванный ознакомить отечественных исследователей с особенностями удмуртских местоимений, не имеющими аналога в языках Европы.
Содержательно, структурно и концептуально это совершенно новое исследование, в связи с чем актуальность его очевидна.
Для лучшего понимания категории инклюзивности (клюзивности) приведем следующее описание: инклюзи́в (франц. inclusif – ‘включающий в себя’ от лат. includo ‘включаю’) – местоименная форма, выражающая включенность адресата речи в дейктическую сферу местоимения 1-го лица мн. ч. (иногда – двойственного числа).
Инклюзив образует субкатегориальное значение в составе категории лица. Буквальное значение инклюзива – ‘мы (я) с тобой / с вами’.
В грамматической системе инклюзив существует только в оппозиции с эксклюзивом; например, в тамильском языке: 1-е л. мн. ч. инклюзивное nām – 1-е л. мн. ч. эксклюзивное yām.
Способы образования форм инклюзива в языках различны (возможны и аффиксация, и супплетивизм) [ЛЭС 1990, 193].
Инклюзив встречается в языках Центральной и Юго-восточной Азии, Океании, Австралии, Америки и Африки.
В языках, где морфологического инклюзива нет, его значение выражается лексически (словосочетанием, напр., в русском языке ‘мы с вами’ или ‘мы с тобой’ в отличие от неопределенного ‘мы’) [Там же; см. об этом также: Плунгян 2011, 232].
Как сказано выше, в удмуртском языке имеется лексема асьмеос, которую, исходя из ее семантических особенностей, можно отнести к инклюзивному личному местоимению 1 л. мн. ч.; т. е. слушатель (ты) / группа слушателя (вы = ты + он1…) включаются в группу говорящего (я):
асьмеос
Во втором случае группа слушателя – это местоимение вы (вы = ты + он/они), следовательно, содержание рассматриваемого местоимения кратко можно обозначить следующим образом: асьмеос = я + ты/вы.
Совершим небольшой лексикографический экскурс:
(1932): асьмеёс кр. юж. юж., асьмес юж., асьмеес ср. юж. ‘мы’;
асьмеёс юж. кр. юж., ачмеёс ср., ачмес ср., ачимес св. ‘мы сами’ [Бор. 1932, 19];
(1983): асьмеос мест. лично-опред.‘мы; мы с тобой; мы с вами’ [УРС 1983, 34];
(1995): асьмеос ‘мы [с тобой]*; мы [с вами]; [мы] сами’; асьсэос ‘[они] сами; асьтэос [вы] сами’ [КраткСл. 1995, 27];
(2008а): асьмеос мест. лично-опред.‘мы; мы с тобой; мы с вами’ [УРС 2008, 50];
(2008б): асьмеос pron. 1. pers. ‘me (kuulija sisältyy meihin); мы (слушающий входит в нашу группу)’ <…> 2. refl. (ми ик, асьмеос ик) ‘me itse; мы сами’ <…> [UdmSS 2008, 20];
(2012): асьмеос мест. 1. личн. ‘мы (с тобой); мы (с вами)’ 2. усил.-личн. ‘(мы) сами’ [Назарова 2012, 273].
Во всех диалектах это местоимение в разных фонетических вариантах функционирует одинаково.
Ввиду отсутствия подобного местоимения в русском и европейских языках, асьмеос как личное местоимение до последнего момента не было ни выделено, ни описано ни в одной грамматике и ни в одном учебном пособии по удмуртскому языку.
Согласно нашим рекомендациям и консультациям оно впервые отражено в пособии по изучению удмуртского языка для венгерских студентов Иштвана Козмача[Козмач 1998].
Значения местоимения асьмеос как (собственно) личного и возвратного даны отдельно нами в Удмуртско-финском словаре; соответственно отдельно указаны также инклюзивные значения притяжательных местоимений асьме и асьмелэн [UdmSS 2008, 20].
По нашей рекомендации собственно личное местоимение асьмеос выделено и кратко описано в книге Е. В. Назаровой «Удмурт кыл» – пособии для изучения удмуртского языка [Назарова 2012, 56].
Приведем несколько примеров на употребление исследуемого слова, в частности, Асьмеос – удмуртъёс. ‘Мы (с вами) – удмурты’, – можно сказать только при обращении к удмуртам. Примеры из письменных источников:
Асьмеос со-е тодыны но котьку
Мы-это-знать-и-всегда
тод-а-мы возьыны кулэ [УдмКорп./Светлый путь.2011.3 окт.]
память-держать-должен
‘Мы [с вами / с тобой] должны этознать и всегда помнить’.
Ачимес озьы ялам вашкала сямен аналскы-са
Мы-так-всё еще-старый-на лад-лениться
ул-исько-м [Азьлань. 1925. 17 июля]
ʻМы [с вами] так всё еще по старинке пассивно живем’.
Трос-эз ачмеос газет’-я Китай-ын война
Много-мы-газета-Китай-война
мынон-эз тод-исько-м [Азьлань. 1925. 5 авг.]
ход — знать
ʻМногие из нас [с вами] (= мы с вами) ход войны в Китае по газетам знаем’.
(4) Чилийской министр-’ес аслэмды (= лит. асьмеды. – С. М.) война-ен
Чилийский-adj министр-pl мы-acc.pron.pers.incl война-instr
лыкт-о-м шуыса кышкат-о [Азьлань. 1925. 14 июля]
прийти-fut-pl1 что-conj пугать, угрожать-pres.pl3
ʻЧилийские министры нас [с вами] пугают, что придут с войной’.
(5) кез. асмэс-ты (= лит. асьмеды. – С. М.) со толон вит‘-э
Мы-pron.pers.incl-acc он(а)-pron.pers вчера-adv ждать-pres.sg3
выл-эм, туннэ кэз-э мын-эм [Карпова 2018: 261]
быть-past.sg3.evid сегодня-adv Кез-ill пойти, поехать-past.sg3.evid
‘Нас [с тобой] она вчера ждала, оказывается, сегодня в Кез поехала’.
2.2. Рассмотрим лексему ми как эксклюзивное личное местоимение 1 л. мн. ч.; слушатель (ты) / группа слушателя (вы = ты + онА*…) не включается в группу говорящего (я):
ми = 1) я + он1 (+ он2 + он3…) ↔** ты — рус. мы ‘мы с ним / с ними [но без тебя]’
= 2) я + он1 (+ он1 + он3…) ↔ ты + онА (+ онБ + онВ…) — рус. мы ‘мы с ними / с ними [но без вас]’.
Для содержания местоимения ми релевантно не то, сколько лиц третьего лица входит в группу говорящего, а то, что в эту группу не входят слушатель или группа слушателя. Описываемое местоимение кратко можно выразить следующим образом:
ми = я + он/они.
Как пример приведем название рекламного буклета об удмуртах, выпущенный этнографом В. Е. Владыкиным для туристов и вообще гостей республики: «Ӟечесь-а? Ми – удмуртъёс» – «Здравствуйте, мы – удмурты» (в названии отражено обращение к не-удмуртам).
Примеры из письменных источников:
(6) Ми одно тӥ-ледлы юртт-о-м!
Мы-pron.pers.excl обязательно-adv вы-pron.pers.pl-dat помочь-fut-pl1
[УдмКорп./Удмурт дунне. 2009.12 нояб.]
‘Мы обязательно вам поможем’.
(7) Милемлы туннэ шулдыр. Тӥ-ледлы но
Мы-dat.pron.pers.excl сегодня-adv весело-adj.pred вы-pron.pers.pl-dat тоже-part
озьы мед лу-о-з шуыса, мылкыд кар-исько-м.
так же-adv пусть-part быть-fut-sg3 чтобы-conj желание-obj делать-pres-pl1
[Гавр. 1969, 58]
‘Нам сегодня весело. Желаем вам, чтобы и у вас так же было [весело]’.
(8) ти ми доры ӧ’ лы.’тэ ке, /
Вы-pron.pers.pl мы-pron.pers.excl к-pp не-neg прийти-past.pl2 если-conj
ми ти доры ӧм кэ мынэ, /
мы-pron.pers.excl вы-pron.pers.pl к-pp не-neg если-conj идти-past.pl1
кыт-ис’эн ук, мар-ис’эн ук /
откуда-egr же-part.emph с чего-egr же-part.emph
огаз’ын но ул-о-мы? [Кельмаков 2015, 52].
вместе-adv да-part.emph жить-fut-pl1
‘Если вы к нам не будете приходить / Если мы к вам не пойдем, / Где же, каким же
образом / Нам жить в согласии?’
Интересно отметить, что «тонкое» различие двух местоимений – ми и асьмеос – уловили носители удмуртского идиома идиш (так называемым удмуртиш). Словом ашмэс (в транскрипции YIVO – ashmes), заимствованным из удмуртских диалектов (< удм. диал. асьмес, ачмес), они стали называть круг «своих» – носителей идиша (точнее, вышеупомянутого идиома). Также в обиходной речи слово имело более узкое значение – ‘компания людей; личные (близкие) друзья; дружная компания; люди, доверяющие друг другу; ты и я (совокупно)’. У удмуртского заимствования есть диалектный синоним германского происхождения в двух фонетических вариантах – ихту (< идиш их ‘я’ + ду ‘ты’; в транскрипции YIVO– ikhtu) в ижевском говоре идиша и ишту (в транскрипции YIVO – ishtu) в сарапульском и воткинском говорах идиша***.
2.3. Для лучшего понимания семантического соотношения исследуемых удмуртских личных местоимений русское понятие «мы»разложим на следующие составляющие:
мы 1) = я + ты ‘мы с тобой’ — удм. асьмеос
2) = я + ты + он1 (+ он2 + он3…) ‘мы с вами’ — удм. асьмеос
3) = я + он ‘мы с ним’ — удм. ми
4) = я + онА + (онБ + онВ…) ‘мы с ними’ — удм. ми
Под влиянием русского языка наблюдается тенденция замещения слова асьмеос в функции личного местоимения местоимением ми (= мы ‘я + другой / другие’). Для примера приведем слова из современной песни: Ойдо, нылаш ми тонэн пумиськом! ‘Давай, девушка, мы с тобой встретимся!’ – вместо Ойдо, нылаш асьмеос пумиськом! С точки зрения традиционного удмуртского образа мышления, парень приглашает девушку не на свидание наедине, а на встречу, на которую он придет, например, со своими друзьями: …ми тонэн… ‘Давай, девушка, мы (= я и он / они) с тобой встретимся!
По нашим наблюдениям, которые можно назвать рекогносцировочными, поколение, родившееся после 1973–80 гг., но приблизительно до 1983–90, в своей речи в целом первое местоимение (асьмеос) уже не употребляет, но в той или иной степени улавливает его смысл. У самого молодого поколения удмуртов (владеющих удмуртским языком) речь о том, что русское местоимение мы может переводиться удмуртским асьмеос, вызывает недоумение.
2.4. Местоимение асьмеос, как былопоказано выше,входит также в систему усилительно-личных (определительно-личных) местоимений, образованных от основы ась- / ач- ‘сам’, исторически восходящей к реконструируемой финно-угорской праформе *iće ~ *iśe с первоначальным значением ‘тень; душа-тень’; соответствия имеются и в юкагирском языке [КЭСК 1999, 34; UEW 1986–1991, 79]. Некоторые диалектные формы данного местоимения в косвенных падежах образуются от велярной основы ас-, употребляющейся также как самостоятельное слово ас ‘свой’. Указанное слово возникло в общепермский период [КЭСК 1999, 34; cм. также: Csúcs 2005, 236].
Функция местоимения асьмеос как усилительно-личного проявляется в контексте предложения, нередко выступая в паре с личным местоимением ми – ми асьмеос ‘мы сами’; или с усилительной частицей ик – асьмеос ик ‘[мы] сами же’:
(9) Малы ке шуоно ми асьмеос ик
Потому что-conj мы-pron.pers.excl сами-pron.pers.emph же-part.emph
кырӟа-м, экт-ӥ-м, асьмеос ик удмурт
петь-past.pl1 плясать-past-pl1 сами-pron.pers.emph же-part.emph удмурт-adj
калык-лэсь йылол-ъёс-сэ-с возьматъя-м.
народ-abl обычай-pl-pх3.acc-pl показывать-past.pl1
[УдмКорп./Удмурт дунне. 2010. 7 фев.]
‘Потому что мы сами же пели, плясали, сами же показывали удмуртские народные обычаи’.
(10) egi̮r aśmios leśt-i̮l-i-mi̮
Уголь-obj сами-pron.pers.emph делать-iter-past-pl1
(д. Сеп, Игринский р-н) [UdmM 1994, 206]
‘Уголь (древесный) [мы] сами изготавливали’.
(11) Ачимес ик мыдлань улэм-ен,
Сами-pron.pers.emph же-part.emph неправильный-adj жизнь-instr
мыдлань ужам-ен кресян калык-лы син аз-я-зы
неправильный-adj работа-instr крестьянин-adj народ-dat глаз перед-iness-px.pl3.pp
сыче-ен ачк-ысько-мы [Азьлань. 1925. 29 дек.]
такой-instr.pron выглядеть-pres-pl1
‘Из-за неправильного образа жизни, неправильных методов работы в глазах крестьян [мы] сами же такими [в негативном свете] выглядим’.
2.5. асьме, асьмелэн – инклюзивные притяжательные местоимения, соотносимые с 1 л. мн. ч.; первый из них употребляется, как правило, только в функции определения, второй – также в роли сказуемого. Семантическую структуру схематически изобразим следующим образом:
удм. асьме, асьмелэн 1) = мой + твой — рус. наш ‘наш с тобой’
2) = мой + твой + его1 (+ его2 + его3…) — рус. наш ‘наш с вами’
Коротко можно передать следующей формулой: асьме(лэн) = мой + твой / ваш.
Примеры:
(12) Со удыс-эз азинтон-эн-ыз асьме шаер
Этот-pron.dem область-acc развитие-instr-pх3 наш-pron.poss.incl край
котькин-лы тодмо лу-и-з, <…>
каждый-dat.pron известный-adj.pred стать-past-sg1
[УдмКорп./Удмурт дунне. 2008. 16 марта]
‘Благодаря развитию этой сферы наш [с вами] край стал известен каждому’.
(13) Вашкала ар-’ес-ы ачиме (= лит. асьме. – С. М.) кресян куанер
Древний-adj год-pl-ill наш-pron.poss.incl крестьянин-adj бедный-adj
калык-ез <…> валэктись эй ке вал <…> [Азьлань. 1925. 17 июля]
народ-acc просвещающий-pcpl не-neg если-conj быть-past
‘В давние времена (= в древние года) наш [с вами] крестьянский бедный народ <…> некому просвещать если было <…>’.
(14) Кыл-тэм калык-ъёс ӧвӧл, нош асьмелэн анай
Без языка-adj народ-pl нет-neg а-conj наш-pron.poss.incl мать-adj
кыл-мы та ви-е туж кышкыт
язык-pх.pl1 этот-pron момент-ill очень-adv опасный-adj
югдур-е сюр-ем-ын: <…> [УдмКорп./Удмурт дунне. 2012. 7 нояб.]
положение-ill попасть-pcpl.past-iness
‘Без языка народов не бывает, а наш [с вами] родной язык в настоящий момент находится в очень опасном положении’.
(15) kema mi̮n-em ńules-jos-t’i, a aśme-len
Долго-adv идти-past.sg3.evid лес-pl-prol а-conj мы-pron.pers.incl-gen
ved’ ńules-jos tatii̮n ve.źd’e, <…>
ведь-part.emph лес-pl здесь-adv везде-adv (д. Близ-Варыж, Балезинский р-н)
[UdmM 1994, 188]
‘Он долго шел [оказывается] по лесам, а у нас [с тобой] ведь леса тут везде, <…>’.
(16) Аслам (= лит. асьмелэн. – С. М.) калык йэло-вэйо-adv улыны быгат-о-з
[Азьлань. 1925. 29 дек.]
Наш-pron.poss.incl народ с молоком-маслом жить-inf мочь-fut-sg3
‘Наш [c вами] народ сможет жить в достатке’.
В примере 15, собственно, не притяжательное местоимение, а грамматический омоним –форма родительного падежа личного местоимения асьмеос. Тем не менее мы включили этот пример как показательный в плане сравнения личного и притяжательного местоимений.
Инклюзивные притяжательные местоимения асьме, асьмелэн омонимичны притяжательным местоимениям, образованным от усилительно-личных местоимений первого лица множественного числа; полная парадигма усилительно-личных и притяжательных местоимений, образованных от первых, выглядит следующим образом:
усил.-личн. притяж.
асьме-ос ‘[мы] сами’ асьме, асьме-лэн ‘свой, свои (наш, наши)’
асьтэ-ос ‘[вы] сами’ асьтэ, асьтэ-лэн ‘свой, свои (ваш, ваши)’
асьсэ-ос ‘[они] сами’ асьсэ, асьсэ-лэн ‘свой, свои (их)’.
Значения местоимений раскрываются в контексте предложения: притяжательные, образованные от усилительно-личных местоимений, нередко выступают в паре с эксклюзивным притяжательным местоимением милям (cм. описание в пункте 2.6) – милям асьмелэн ‘у нас самих’ или с усилительной частицей ик – асьмелэн ик ‘свой же (наш), [у нас] свой’. Иногда трудно провести грань между притяжательным местоимением и омонимичной ему формой усилительно-личного местоимения в родительном падеже. Примеры:
(17) Ми – ми ӧвӧл, милям
Мы-pron.pers.excl мы-pron.pers.excl.pred нет-neg наш-pron.poss.excl
асьмелэн уробо-мы [Гавр. 1974, 9]
свой-pron.poss.emph телега-px1.pl
‘Мы – не мы, у нас своя телега [наша]’.
(18) Озьы ке но асьмелэн ик вань
Тем не менее-conj у нас свой-pron.poss.emph же-part.emph иметься-pres
симфонической оркестр-мы [Митрофанов 2001]
симфонический-adj оркестр-px1.pl
‘Тем не менее у нас свой [же] симфонический оркестр[наш] есть’.
2.6. милям – эксклюзивное притяжательное местоимение, соотносимое с личным местоимением ми. Семантическую структуру схематически изобразим следующим образом:
удм. милям 1)= мой + его — рус. наш ‘наш, но не твой’
2)= мой + егоА + егоБ (+ егоВ…) — рус. наш ‘наш, но не ваш’
Иначе можно выразить в таком виде: милям = мой + его / их.
Примеры употребления:
(19) Милям гинэ, милям ульча-ос-мы
Наш-pron.poss.excl.pl1 лишь-part наш-pron.poss.excl.pl1 улица-pl-px1.pl
шулдыр-есь (Из народной песни)
уютный-pl.adj.pred
‘Лишь наши [но не ваши], наши улицы [наши] уютны’.
(20) мил’ам гурт-ын пэрэс’ ӟамбай выл-эм.
Наш-pron.poss.excl.pl1 деревня-iness старый-adj Зябмай быть-past.sg3.evid
‘В нашей деревне был старик [по имени] Зябмай’ [Кельмаков 2015, 162].
(21) – Сютэм-ъёс-лы сюрес пытса-сько-ды, иське…
Голодный-pl-dat дорога-obj закрывать-pres-pl2 значит-PRNTH
А милям нянь-мы вузаны
А-conj мы-pron.pers.gen.pl1 excl. / наш-pron.poss.pl1.excl хлеб-px1.pl продавать-inf
но тырм-о-з, тод-ӥсько-д ук (ТИК/Кенеш/С/11: 61–62)
даже-part.emph хватать-fut-sg3 знать-pres-sg2 же-part.emph
‘– Голодным дорогу закрываете, значит… А у нас хлеба [своего = нашего] и на продажу хватит, знаешь же’.
В последней цитате местоимение милям в первую очередь – форма генитива от ми, в то же время его можно рассматривать и как притяжательное местоимение. В любом случае мы имеет дело с эксклюзивными местоимениями, но не инклюзивными.
Выше мы описали инклюзивное местоимение асьмеос, показали его семантические и функциональные отличия от эксклюзивного местоимения ми, а также от грамматического омонима – усил.-лич. местоимения, от которого произошло описываемое личное местоимение. Также показали, что клюзивность в удмуртском языке распространяется не только на личные местоимения, но и на притяжательные: асьме, асьмелэн ‘наш с тобой / с вами’ – милям ‘наш, но не твой / ваш’. В вопросе определения инклюзивности (клюзивности) как грамматической категории в удмуртском языке мы солидарны с мнением Т. В. Пантюхиной, которая исследуемую оппозицию не относит к грамматическим категориям, т. к. специальные морфологические маркеры для выделения инклюзивности – эксклюзивности отсутствуют [Пантюхина 2017, 248].
В территориальном отношении самый близкий язык, в котором имеются эксклюзивы, – абхазский. В нем есть отдельные формы эксклюзивных местоимений 1-го и 2-го лица множественного числа [Абхазский язык]. Считалось, что эксклюзивное местоимение 2-го л. мн. ч. имеется также в баварском диалекте немецкого языка. Однако более новые исследования не позволяют безоговорочно такое местоимение считать эксклюзивом, так как он связан с категорией вежливости; полагают, что инклюзив 2-го л. мн. числа в абхазском в первую очередь выступает как способ выделения [Simon 2005, 116, 121–124, 136–138].
Относительно происхождения исследуемой категории в удмуртском языке можно выдвинуть предположение о том, что она связана с двойственным числом. Однако существование категории двойственного числа в каком-нибудь языке вовсе не предполагает наличия категории инклюзивности. Так, двойственное число есть у имен и местоимений в родственных удмуртскому обско-угорских языках [Гуя 1976, 280, 290–293, 304, 316–320]. Данная категория сохранилась также в самодийских и саамских языках [Хайду 1985, 236]. Но каких-либо следов инклюзивности в упомянутых языках, кажется, не обнаружено.
Интересно описание А. Е. Кибриком сути концептов «мы» и «вы» в алюторском (чукотско-камчатская семья) языке: «<…> они различают количество нелокуторов* в составе участников события, т. е. “мы двое”,“вы двое” интерпретируется (и формально обозначается) как множество, в котором представлен один нелокутор, “мы многие”,“вы многие” – как множество, в котором представлено более одного нелокутора. То есть то, что описывается как двойственная форма местоимения “мы/вы”, есть с формальной точки зрения ед. число, а то, что описывается как множественная форма, есть неед. число» [Кибрик 2001, 108]. Хотя в алюторском языке имеется двойственное число местоимений, в нем нет противопоставления эксклюзивных и инклюзивных форм [Там же].
Наличие инклюзивных местоимений, употребляемых преимущественно в языках народов, связанных с традиционными формами ведения хозяйства, может натолкнуть на мысль, что в удмуртском языке описываемое противопоставление – реликт седой старины. Однако отсутствие подобной оппозиции в других языках Европы, в т. ч. в близкородственных коми и коми-пермяцком, вызывает определенное сомнение в данном предположении. Типологические параллели удмуртских усилительно-личных местоимений прослеживаются, например, в структуре соответствующих местоимений близкородственного коми языка и соседнего татарского, ср.:
удм. коми тат.
ась-ме-ос ‘мы сами’ ась-н-ым үз-ебез
сам-px1.acc-pl сам-pl-px1 сам-px1.pl
ась-тэ-ос ‘вы сами’ ась-н-ыд үз-егез
сам-px2.acc-pl сам-pl-px2 сам-px2.pl
ась-сэ-ос ‘они сами’ ась-н-ыс үз-ләр-е
сам-px3.acc-pl сам-pl-px3 сам-pl-px3
Однако в последних двух языках усилительно-личное местоимение первого лица множественного числа в функции инклюзивного собственно личного местоимения не употребляется.
Возможно, категория инклюзивности у местоимений сформировалась после проникновения на территорию проживания предков удмуртов булгарских племен (VIII в.) и основания Волжской Булгарии (к X в.) [История Удмуртии 2007: 229–231], и миграции предков коми на север в VIII–IХ или IX–X вв. (В. И. Лыткин), IIIV в. (П. Хайду) [Лыткин 1967, 136; Хайду 1985, 49]. Но если принять во внимание относительно мирное сосуществование булгар и предков удмуртов, данный процесс, скорее всего, произошел позднее – в период от монголо-татарского нашествия на Волжскую Булгарию (1236 г.) и времени основания Казанского ханства (1438 г.) – до взятия Казани Иваном Грозным в 1552 г. [Чуваши, 2000, 28, 34; Владыкин, Христолюбова 1991, 32]. В быстро меняющихся условиях, возможно, остро актуализировалась проблема разграничения понятий «свой» и «чужой», что окончательно закрепило функционирование пары местоимений – инклюзивного асьмеос ‘мы все свои’ из определительного / усилительного местоимения со значением ‘мы сами же’ и эксклюзивного – ми ‘мы без вас, мы – но не вы’ из слова со значением ‘мы’ с неопределенными границами. Соответственно, из личных местоимений развились притяжательные местоимения для разграничения принадлежности – «своё» и «чужое»: асьмелэн ‘наше с вами общее’ – милям ‘наше, но не ваше’ – тӥляд ‘ваше [но не наше]’.
Обозначенные выше исторические условия вполне могли послужить фоном для формирования клюзивности. Однако в разные периоды времени подобная ситуация складывалась у различных групп населения на территории Европы, тем не менее это не привело к возникновению описываемого явления. В связи со сказанным следует сделать предположение о внешнем языковом воздействии на удмуртский, которое исходило от одного из эксклюзивных (имеющих в своей системе инклюзивные местоимения) языков, каковыми, в частности, являются монгольские и тунгусо-маньчжурские. Полагаем, что дальнейшие исследования в данном направлении смогут решить проблему причины и времени возникновения исследуемой оппозиции в удмуртском языке.
Автор научной статьи — С.А. Максимов — кандидат филологических наук, научный сотрудник Удмуртского института истории языка и литературы, УдмФИЦ УрО РАН
Удмуртский народ, пожалуй, поспорит с любым другим по числу легенд и загадок, скрывающихся в его языке, традициях, обычаях, менталитете. В год 100-летия государственности республики особенно интересно узнать, какова она, «тайна» удмуртского народа, привлекающая историков, этнографов, лингвистов, всех, кто постигает национальные секреты этносов России.
Статья из журнала Агропром Удмуртии № 9 (191) октябрь 2020 г.
Геннадий СИДОРОВ, директор Узей-Туклинского Дома ремёсел:
– Тайна удмуртского народа заключена во всём – начиная от быта, традиций, завершая отношением к жизни. Многое можно узнать, изучая декоративно-прикладное искусство удмуртов.
В том, что удмурты делали своими руками, хорошо виден их характер. Покладистые, скромные, мудрые, очень дипломатичные. Ранимые сами, они боятся обидеть других.
И в них много философии. Если человек в роду заболевал, считалось, что это следствие жизненных ошибок, которые нужно исправить.
Неведомая глубина открывается при изучении культуры удмуртов из рода тукля. Помимо необычных обрядов, в числе которых «похороны мух», «изгнание тараканов», «волчья свадьба», у них есть свой «календарь». Каждый день наделён каким-то образом.
Только подумайте: 365 дней – 365 символов! Существовал у рода и собственный тотем в виде гуся – покровителя, помогающего в делах и семейном счастье. Этим может похвастаться не каждый род. Особенная традиция – «ву выльдон», направленная на душевное очищение.
Обряд совершали после Крещения при растущей Луне. Человек направлялся к трём родникам, набирал воду, приносил в место обряда.
Обязательное условие – делать всё с чистыми помыслами. Из воды варили священную кашу, затем совершали моление. Праматерь Инву-мумы, к которой обращались, посылала благодатную погоду, урожай, мир в семьях.
Мария ТОКАРЕВА, научный сотрудник Национального музея им. К. Герда:
– Удмуртский костюм – это большая «книга оберегов». В орнаментах, деталях, изображениях скрывается шифр, ограждающий от зла, покрывающий от завистливого взгляда, сглаза.
Каждый переход в костюме – воротник, нагрудник, манжеты, подол – это барьер между человеком и миром, щит от возможных неприятностей.
Чем больше ограждающих элементов в одежде, тем лучше, считали в народе. В костюме северных удмуртов, к примеру, помимо других «оберегов», в костюме присутствуют ложные рукава.
Они спрятаны внутрь верхнего кафтана, это – дополнительная защита от наветов и духов зла. Для знающего человека хватит взгляда, чтобы понять, кому принадлежит одежда, – северным, южным удмуртам или жителям центральных районов.
Костюм южных удмуртов – «танец» цвета, красок, самобытности. Акцент сделан на узорное ткачество. Много элементов тюркского происхождения – сказался факт пребывания южных удмуртов в составе Золотой Орды, Казанского ханства.
Северный костюмный комплекс отражает скромность народа, на первом плане – спокойные приглушённые тона. Но это компенсируется за счёт обилия вышивки.
Одежда удмуртов, живущих в центральных районах, отличается необычной мозаикой аппликативных элементов.
Особенно красноречив женский костюм. В детстве девочку одевали в простые, «малоговорящие» вещи, но по мере взросления её одежда уже многое рассказывала, давала окружающим нужные сигналы и знаки.
Пик развития костюмного комплекса девушки приходился на время, когда предстояло войти в новую семью, то есть готовиться к свадьбе.
Свадебный удмуртский наряд – вершина искусства и настоящая открытая книга, рассказывающая всё о будущей жене, снохе, матери.
Он обязательно шился самой девушкой, и каждая, независимо от социального положения, старалась создать богатый костюм, предрекая своё семейное благополучие.
Особенное свадебное облачение – у северных удмуртов. Его нельзя представить без нагрудника кабачи, сакрального изображения в виде восьмиконечной звезды, элементов-оберегов.
Много поверий связано с погребальной одеждой. Поскольку мир загробный – противоположность реальности, погребальный костюм должен отзеркаливать мир живых.
У усопшего, как правило, меняли местами лапти, самое облачение надевали наизнанку, вещи, которые клали в гроб, ломали. Одежда должна была быть без узлов.
Татьяна ДУШЕНКОВА, к. фил. н., старший научный сотрудник Удмуртского федерального исследовательского центра УрО РАН:
– Удмуртский народ владеет особым искусством «шифров и кодов».
На мой взгляд, большой интерес представляют коды, зашифрованные в удмуртской лингвокультуре.
В местном языке их немало, но своеобразный лидер – сравнения, связанные с животными, птицами, другими представителями флоры и фауны региона.
Наиболее часто в удмуртском языке встречается беличий код, выражения со словом «белка». На это, возможно, повлияло то, что удмурты долгое время были охотниками и наблюдателями.
Не зря говорили, что удмурт счастлив в лесу. Даже когда охота перестала играть существенную роль и воспринималась лишь как подспорье в хозяйстве, удмуртский крестьянин в своих заклинаниях не забывал эту некогда очень важную сферу деятельности.
Белка имеет и сакральное значение для удмуртской культуры, потому что она – зооморфная ипостась главного божества Кылдысина. Есть миф о нём, боге демиурга.
Когда удмурты смогли уговорить Кылдысина показаться им в образе животных, чтобы поймать его, он явился сначала на вершине священной берёзы в образе красивой белки.
Не случайно в воршудном коробе удмуртов, а это одна из святынь куалы, где проводятся моления, наряду с другими ритуальными предметами есть беличья шкурка.
Сравнительные обороты с компонентом «белка» используются не так, как в русском языке. Они в первую очередь описывают худобу человека: кыскем (нием) коньы (кадь) переводится как «ободранная белка» или куасьмем коньы – «высохшая (высушенная) белка».
Это связано со спецификой добычи зверька и последующим применением шкурок в качестве эквивалента денежных средств. Отсюда и название денежной единицы коньы («копейка») и коньдон («деньги»), сокращённое – коньыдун (букв. «цена белки»).
Читайте по теме: происхождение удмуртского слова коньдон – деньги
Следует обратить внимание на женскую и брачную символику белки. В удмуртском фольклоре она зачастую – символ невесты. Поезжане ехали по беличьей дороге…
Часто можно услышать пример языковой игры: на утвердительный ответ «Конечно» отвечают «Коньы кышно – кыз йылын», то есть «Жена белки – на ели».
В народных представлениях белка связана со стихией огня или бедствия. Белка часто фигурирует в быличках, приметах и других устных рассказах.
Огненная символика мотивирована отчасти рыжей окраской её меха.
Появление рядом с человеческим жильём, на крышах домов, забегающая в город белка или появляющаяся в большом количестве в лесу – приметы, предвещающие пожар или войну, реже – другие бедствия.
Народная мудрость не могла пройти мимо наблюдений за повадками и характером маленького зверька. В итоге в языке появились интересные пословицы и поговорки:
В северном диалекте удмуртского языка глагол коньыяны употребляется в значении «бездельничать».
Беличий код стал основой для создания ботанических, охотничьих и хозяйственных терминов, названия месяца, цвета, сравнений, примет, языковой игры, денежной единицы и многого другого.
Благодаря ему были образованы интересные ботанические термины. Многие из них построены на сравнении, уподоблении и метафоре:
Сергей МАКСИМОВ, к. фил. н., научный сотрудник Удмуртского федерального исследовательского центра УрО РАН:
– В России живёт, согласно последней Всероссийской переписи населения, более 550 тыс. удмуртов, из них 324 тыс. владеют родным языком.
Считается, что русский – один из самых сложных языков, однако так можно сказать и об удмуртском. Здесь есть свои особенности. В частности – большое количество падежей: 15 – в литературном и до 21 – в северо-западных диалектах и бесермянском наречии.
Например, лишительный падеж (без кого-чего?), местный (где, в чём?), входный (куда, во что?), предельный (до кого-чего?).
В северной диалектной зоне есть серия падежей, которые не имеют аналогов в мире, например: фельдшер-ньын (в доме фельдшера), в отличие от фельдшер дорын (у фельдшера, например, в ФАП).
Если в русском языке глагол имеет три времени, то в удмуртском – 11.
Нельзя не отметить специфический гласный удмуртского – ӧ, например, в слове ӧвӧл «нет, не». Близкий звук можно услышать при назывании букв русского алфавита: бэ, вэ, гэ, дэ.
Самым «любимым» гласным является звук «ы», чуждый для большинства европейских языков и функционирующий в русском лишь как вариант «и».
В удмуртском он может стоять в любой позиции, даже в окружении мягких согласных: ыж – «овца», ньыль – «четыре», пыртылыны – «заносить».
Особенность местоимений – два личных местоимения вместо одного «мы» – ми «мы (без вас)» и асьмеос «мы (с вами)». Ближайший территориальный аналог имеется в абхазском, тунгусо-маньчжурских и монгольских языках.
И, конечно, удмуртский богат на аффрикаты – смычно-щелевые согласные звуки.
Помимо звука «ч», имеется его звонкий вариант – ӟ (дьжь), например, в словах ӟуч «русский», ӟеч «хороший».
Ещё пример – ӵ (тш): коӵыш «кошка», ӵаша «чаша». Этот звук бытует в севернорусских говорах, в украинском, белорусском.
Звонкий вариант последнего – ӝ (дж): ӝӧк «стол».
Фото: vk.com/domremesel.uzeytuklya, журнал «Агропром Удмуртии», izhlife.ru, Gorodglazov.com, nazaccent.ru
Если в сказке Александра Пушкина «Сказка о царе Салтане» белка грызёт золотые орешки с изумрудными ядрами и обогащает князя Гвидона, то у удмуртов раньше сама белка приравнивалась к богатству. Почему?
На этот вопрос ответит Сергей Максимов – кандидат филологических наук, научный сотрудник отдела филологических исследований Удмуртского института истории языка и литературы ФГБУН «Удмуртский федеральный исследовательский центр Уральского отделения Российской академии наук».
В год 100-летия государственности Удмуртии продолжаем разбираться в этимологии удмуртских слов. На этот раз мы разберёмся в названии предмета, без которого не обходится ни один день современного человека. На удмуртском языке оно звучит как «коньдон», что в переводе значит «деньги».
– «Коньдон» – это такая вещь, которая не могла возникнуть в языках мира давно. Как известно, даже когда началась торговля между разными народами или внутри каких-то племён, просто происходил обмен разными товарами.
Деньги же возникли довольно поздно. И если посмотреть на слово «коньдон» – это сложное слово, состоит из двух частей. «Дон» восходит к слову «дун» – в современном языке это «цена». А «конь» это сокращённый вариант слова «коньы» – «белка».
Денежным эквивалентом раньше служили разные материалы. Это могли быть вещи, имевшие в том или ином обществе какую-то ценность, например, соль. Как известно, и на Руси, и у восточных народов, и в Поволжье достаточно давно возник товарообмен на основе пушнины. Одним из таких пушных зверьков была белка. И в стране она имела важное экономическое значение. В общем-то, поэтому и возникло такое обозначение – как цена белки.
– Такое можно найти, например, в татарском языке. Нужно сказать, что слово «коньы», особенно у южных удмуртов (и у старшего поколения) означает также «копейка». И у большинства народов Поволжья тоже так. Например, у татар – «тиен» это и белка, и копейка. То же самое значит слово «ур» в языках коми и марийцев.
Здесь интересен ещё и тот факт, откуда в удмуртском языке появилось слово «белка». Есть разные версии. Очень созвучно с русским словом «куна» – куница, чья шкура на Руси тоже служила обменным товаром. Одни учёные связывают именно с этим словом. Но если посмотреть историю развития удмуртского языка, то фонетически название белки звучало бы так же – «куна» или «куно», «куньё», но не как не «коньы».
Есть и другая версия, по которой это балто-славянское заимствование в пермские языки. То есть якобы предки удмуртов и коми заимствовали слово, которое звучало примерно как «кауниус». Но фонетически это слово тоже не подходит. В удмуртском оно не могло звучать сейчас как «коньы». И в этом случае, опять же, если оно заимствовано и в удмуртском, и в коми языке, то, спрашивается, почему древнее название белки («ур») у коми сохранилось, а в удмуртском исчезло?
Моя версия такова, что причиной тому служили очень тесные взаимосвязи предков удмуртов с тюркскими народами. Я думаю, что в данном случае это связь с кыпчаками. В числе прочих к кыпчакским тюркским языкам относится татарский язык. Но в кыпчакских языках «белка» звучит по-другому, как я уже сказал, по-татарски – «тиен». В древнетатарском это звучало как тэин». Тут зацепка в том, что языки меняются, фонетика меняется.
Самое интересное, что в современном татарском есть созвучное слово «күн» – шкура, кожа. Получается, что «тиенкүне» – беличья шкура. В древнетатарском оно звучало как «кӧн». В ходе развития удмуртского языка звук «ӧ» сменился на «о». Это закономерно. Так из древнетатарского «шкура» возникло удмуртское название белки.
Кстати, есть аналогия, в частности, в чувашском языке. Там «пус» – копейка, а в персидском «пуст»– шкура.
– Это слово пермского происхождения, оно является общим для предков коми и удмуртов. В коми языке оно до сих пор звучит как «дон», это более древний вариант. Особенность удмуртского языка в том, что во втором слоге ранее звук «у» не употреблялся. Например, слово «удмурт» в большинстве удмуртских диалектов звучит как «удморт», а слово, обозначающее калым (выкуп за невесту) – «йырдон» («йыр» – голова, «дон» – «цена»). С течением времени буква «о» сменилась на «у».
– Во многих языках большая доля заимствований. В русском языке, например, на букву «а» фактически все слова пришли из других языков. Те древние слова в удмуртском, которые восходят к финно-угорским и уральским пластам, они довольно хорошо изучены. Зачастую обозначают обыденные понятия и для рядового читателя не представляют особого интереса, в отличие от слов, у которых весьма сложная история.
– Конечно же, было. Учитывая то, что в марийском и коми оно звучит как «ур», а в финском «orova», в древнеудмуртском оно тоже должно было звучать как «ур». Как раз при товарно-денежных отношениях с предками татар было заимствовано сначала название шкуры, а потом удмуртские охотники из-за табу (запрета на произношение имени) начали заменять слово «ур» словом «коньы».
Табу существовало в связи с тем, чтобы не испугать зверя. В случае с волком или медведем – чтобы зверь не услышал своё имя, не напал на человека или не тронул домашний скот. Моя бабушка говорила, что волка нельзя называть словом «кион», иначе он задерёт корову или ещё как-нибудь накажет. Надо говорить «шӧтэм» – «некрасивый».
В удмуртском языке большинство названий зверей из-за запрета на произношение, вплоть до зайца и лисы, имеют сейчас заимствованные названия. Считалось, например, что белка, услышав своё «имя», может убежать, так же и с зайцем. Название зайца заимствовано из тюркских языков и звучит как «(дикая) коза». Кто видел белого козлёнка, у того не появится сомнения по поводу его сходства с зайцем-беляком в зимней шубке.
Явление табу – это языковая универсалия, то есть присутствует во многих, возможно, и во всех языках. В частности, в русском языке древнее индоевропейское слово для обозначения медведя (хрткёс) не сохранилось, а возникло новое – мед(в)-едь – «мёд едящий», т. е. медоед. Для сравнения: в английском – bear, немецком – Bӓr. Это тоже новые названия, скорее всего, произошли от рычания, хотя некоторые считают – от бурого окраса шерсти.
Если в обществе существует строгий запрет на произношение названия какого-либо зверя, через определённый период времени для молодых поколений обычным в употреблении становится эвфемизм (иносказательное название), исконное же слово подвергается забвению. Так произошло и с удмуртским названием белки.
Анжела Поздеева, совместно с информационным центром ДДН
Кузебай Герд, Геннадий Корепанов-Камский, Ашальчи Оки, Тамара Тихонова, Валерий Медведцев, Бурановские бабушки, артисты группы Silent Woo Goore и многие другие – это те люди, благодаря которым удмурты получили мировую известность.
На удмуртском языке поют песни Виктора Цоя, читают «Евгения Онегина» и даже популярная социальная сеть «ВКонтакте» имеет удмуртскую версию.
При этом, удмуртский язык – это пятый язык России, на котором «заговорили» в соцсетях, и пятый язык нашей страны, на который полностью переведена Библия. Но удмуртское ли само слово «удмурт»?
Продолжаем разбираться в этимологии удмуртских слов вместе с Сергеем МАКСИМОВЫМ – кандидатом филологических наук, научным сотрудником отдела филологических исследований Удмуртского института истории языка и литературы ФГБУН «Удмуртский федеральный исследовательский центр Уральского отделения Российской академии наук».
В «Википедии» говорится, что слово делят на две части: уд – приставка и мурт – корень. Уд – росток, мурт – человек. Актуально ли это?
О происхождении слова «мурт» у учёных единодушное мнение – это индоиранское заимствование со значением «смертный (человек)». В некоторых индоевропейских языках это слово звучит как «смерть».
Как гласит Библия, человек смертен, что предначертано Богом.
В повседневной жизни мы используем слова, над происхождением которых чаще всего не задумываемся. А эти слова окружают нас повсюду: в названии блюд, ресторанов, улиц и даже населённых пунктов. Одно из таких – италмас – символ Удмуртии.
Этот цветок занесён в Красную книгу республики, его имя встречается в названии ансамбля, посёлка и фирменного поезда, в произведениях писателей и поэтов республики, в первом удмуртском балете и даже в графе «имя». А его изображение можно увидеть на орнаментах наличников, на полотнах известных удмуртских художников и в фирменном стиле празднования 260-летнего юбилея Ижевска.
В год 100-летия государственности Удмуртии разбираемся в
этимологии слова «италмас». Удмуртское ли это слово?
Объясняет Сергей МАКСИМОВ – кандидат филологических наук, научный сотрудник отдела филологических исследований Удмуртского института истории языка и литературы ФГБУН «Удмуртский федеральный исследовательский центр Уральского отделения Российской академии наук».
– Действительно, мы везде сейчас видим это название. Слово «италмас», в первую очередь, долгое, особенно в советское, время ассоциировалось с ансамблем «Италмас». Этот ансамбль на протяжении многих лет был визитной карточкой Удмуртии. И, возможно, через название ансамбля это слово как-то вошло в умы людей, не только удмуртов, а вообще жителей Удмуртии.
Появилось название посёлка Италмас. После перестройки так назвали торговый центр. Также название появилось и на этикетках моющего средства и стеклоочистителя. Сейчас, можно сказать, пошла мода на имена детей – так называют дочерей. Кроме того, по всей видимости, также не последнюю роль сыграла одноимённая поэма Михаила Петрова, одного из талантливых писателей, поэтов Удмуртии.
– Его именем, кстати, тоже названа улица в Ижевске.
– Человек, который написал очень красивую поэму «Италмас» по удмуртской легенде. Именно его именем названа улица Петрова, а в честь этой улицы уже назван один из крупнейших торгово-развлекательных комплексов в городе.
– Немаловажную роль сыграло то, что слово звучит красиво, его легко выговаривать и, конечно же, сам внешний вид цветка. У нас не степи, не тропические леса, обильные орхидеями и другими разными цветами. Здесь таёжная зона.
Первоначально места обитания удмуртов были, в основном, хвойные и смешанные (хвойно-широколиственные) леса. Первоначальный ландшафт Северной Удмуртии – настоящая тайга. И здесь таких красивых, ярких цветков не было. Если исключить пион уклоняющийся, который растёт на крайнем севере Глазовского и Кезского районов. Дикий пион малоизвестен. Италмас же растёт везде и, естественно, красив собой.
Возвращаясь к этимологии названия цветка италмас, хочется сказать, что раньше и не задумывались над происхождением, просто звучит красиво. Но сейчас идут разные объяснения. У некоторых учёных можно найти такое трактование, что слово это татарское и переводится как «собака не возьмёт».
– Где «собака» и где «не возьмёт»?
– На татарском «эт» – «собака», а «алмас» – «не возьмёт». На самом деле, это народная этимология, внешнее звучание. Имеется также такое толкование: мяса нет, мяса не даст. «Ит» (в современном татарском) – «мясо». Но это опять же народная этимология.
На самом деле, я считаю, что слово является не современным татарским, а древнетатарским, оно заимствовано примерно до XIII–XV веков из языка одного из кыпчакских племён Среднего Поволжья. В настоящее время в современном татарском языке, как и в других тюркских языках, подобного слова нет, но удмурты заимствовали это слово у своих соседей и сохранили до сих пор. В языке древних кыпчаков слово «ит» означало «собака», а «алмас» – «алмаз» (с глухим согласным в конце).
– Да, происходит от арабского «алмаас», что, в свою очередь, в арабском является греческим заимствованием слова «адамас», переводится как «то, что не крошится», «то, что не разрушается, не рассыпается». Получается, как раз таки «алмаз» – название цветка италмас.
Не нужно удивляться первому компоненту названия цветка: во многих языках мира в названиях фитонимов слово, обозначающее собаку или другое животное, является атрибутом, символом ненастоящего или непригодного для использования человеком.
Возьмём, например, такие названия как: «пуныльӧм» – крушина ломкая, переводится как «собачья черёмуха», то есть плоды, похожие на черёмуху, малопригодны для еды. Если много съешь, то можно отравиться. На вид как черёмуха, но не черёмуха.
Или «пунысутэр» – «собачья смородина» – жимолость красная, у которой ягоды ядовитые; «пунывесь» – «собачьи бусы» – паслён чёрный, ягоды круглые, как шарики, чёрные, блестящие, напоминают бусы, но, тем не менее, это ненастоящие бусы.
Такую типологию можно найти и в других языках, в том числе и в русском. Например, «волчьи ягоды», ядовитые плоды. Их волк не ест, и никакого отношения к волку не имеет, просто ядовитые растения ассоциируются со словом «волк». Также есть названия, в составе которых присутствуют названия коровы, овцы, журавля, зайца и т.д.
Например, заячья капуста – это совершенно не означает, что заяц питается этой капустой, просто у человека при номинации (назывании) этого растения возникла такая ассоциация (нечто похожее на капусту, но непригодное для
человека – пусть уж зайцы едят).
Аналогичные названия растений имеются и в других языках – коми, финском, чувашском и т. д. Когда древние кыпчаки решили дать название купальнице европейской, которая сияет, как алмаз, необходимо было обозначить, что это всё же ненастоящий драгоценный камень, поэтому добавили слово «ит». «Ит» никакого отношения к собаке не имеет, это означает такой же, как алмаз, но ненастоящий.
– Если бы было в русском языке, это бы звучало примерно «волчий алмаз»?
– Нет, скорее всего, «волчье» – это слишком ядовитый или что-то такое. Смысл в том, что человек, когда давал название цветку, не задумывался, что это собачий. В данном случае это просто тип номинации (наименования) растения: говоря компьютерным языком, «по умолчанию» – объект настоящий, «человеческий», а собака в данном случае – это символ ненастоящего.
– Безусловно, это удмуртское слово и элемент лексической системы удмуртского языка. Происхождение его тюркское (условно: древнетатарское), но само слово удмуртское. Так же, как, например, слова на букву «а» в русском. Практически все, кроме «авось» и «авоська», являются заимствованиями: апрель, автобус, авиация, авария. Но это всё русские слова.
– Первоначальным названием купальницы в удмуртском, скорее всего, было слово гудырисяська («гудыри» – «гром» и «сяська» – «цветок»), которым сегодня называют калужницу болотную. Но удмурты севера Глазовского района и большинство бесермян так называли именно купальницу.
Возможно, гудырисяська и словом «ӵужсяська» («жёлтый цветок») раньше удмурты называли представителей семейства лютиковых – ядовитые растения с жёлтыми цветами. Особыми именами древний человек мог назвать только то, что могло быть полезным для выживания человека, или, напротив, что могло навредить ему.
Растения, подобные лютиковым, непригодные даже для корма скоту, вряд ли могли получить оригинальные названия. Лишь позднее италмас своим названием был выделен из этого многообразия жёлтых цветов.
Анжела ПОЗДЕЕВА, Александр БИКУЗИН
По материалам газеты «Удмуртская правда».
Фото: lacr1ma.livejournal.com
Читайте также: Толэзе – все о древнем удмуртском символе
Риф Шакрисламович Насибуллин, доктор филологических наук, профессор, руководитель лаборатории лингвистического картографирования и исторической лексикологии Финно-угорского научно-образовательного центра гуманитарных технологий УдГУ, один из ведущих специалистов-удмуртоведов, автор более 300 научных и научно-популярных трудов.
Рассказывая об истории развития лексики удмуртского языка, Риф Шакрисламович отметил, что словарный состав удмуртского языка складывался в течение многих веков и в нем явно разливаются собственно удмуртская и заимствованная лексика.
Древнейший пласт лексики – допермские (уральские, финно-угорские) слова, которые являются общими для уральской языковой семьи. Из заимствованной лексики древнейшими являются слова индоиранского происхождения, связанные с земледелием, животноводством.
С VII в. начинают проникать булгарские слова. В удмуртском языке булгарских слов около 200, а русские заимствования в удмуртский язык стали проникать с XII в., и их насчитывается около 60 000 слов.
Этой теме посвящена диссертация Р. Ш. Насибуллина «Русские заимствования в удмуртском языке (дооктябрьский период)».
Риф Шакрисламович привел пример с названием божьей коровки.
Сотрудники его лаборатории выявили 133 названия этого жучка на удмуртском языке.
«Подавляющее большинство исконно удмуртских названий божьей коровки, – пояснил лектор, – связано с представлением о том, что если она по просьбе улетает, то это к дождю. Почти повсеместно фиксируются детские песенки с обращением к божьей коровке в форме «улети и принеси дождь».
В удмуртских названиях божьей коровки мы наблюдаем дохристианские языческие представления об окружающем мире. По этим названиям в то же время можно видеть, что мир удмуртский неоднородный, с удмуртами соседствуют русские, татары и марийцы».
На вопрос о развитии удмуртского языка, профессор ответил, что надо искать новые удмуртские слова в художественных книгах, необходимо переводить русскую и зарубежную классику, античную литературу. Также дал совет – разговаривать с детьми, с рождения до возраста 2-3 лет, только на удмуртском языке.
Как переводчик Риф Шакрисламович поделился опытом перевода известной удмуртской песни «Ой, тӥ чебер нылъёс» (автор слов Николай Васильев, автор музыки Петр Кубашев) на татарский язык: «Песню перевел быстро, но понял, что не чувствуется татарский менталитет.
Над окончательным переводом размышлял 10 лет, но зато песня стала популярной среди татар. Недавно перевел на татарский язык песню «Самовардэ пукты али, ой, уроме»».
Профессор отметил, что надо искать новые удмуртские слова в художественных книгах, необходимо переводить русскую и зарубежную классику, античную литературу.
По материалам сайта Министерства культуры и туризма УР
Сегодня во многих деревнях, райцентрах празднуют «Гырон-быдтон», что означает «окончание пахоты».
Традиционный летний праздник удмуртов «Гербер» символизировал окончание весенних полевых работ. Привязка к народному календарю земледельца нашла отражение и в названии праздника «Гербер» – буквально: «после плуга».
С этого момента земля считалась «беременной» и ранить её сохой или лопатой было нельзя. Обычно это время совпадает с днями летнего солнцестояния.
Кульминацией древнего обряда были «куриськон» — коллективные моления, которые проводились всей общиной.
Многие из прямых обращений к верховным божествам удмуртского пантеона проникнуты образно-поэтическим осмыслением чуда созревания хлебов:
…чтобы из одного зёрнышка выросло 30 колосьев, чтобы корень был золотой, чтобы белка не смогла обежать наше поле…
По другому поверью, бог «Вӧсь» 1 июня из молитвенного храма «куалы» улетает на луга и возвращается обратно в Петров день (12 июля). Поэтому в этот период молятся не в куале, а на природе. И чтобы «Вӧсь» не обидеть, с 1 июня по 12 июля запрещено рвать цветы и луговые травы.
«Гербер» раньше продолжался несколько дней. На Гербер обычно собирались жители нескольких окрестных деревень, но «чужаков» или просто зрителей здесь не было.
Пожилые люди вели неспешную беседу, молодёжь водила хороводы, играла в разные состязания. Это был действительно общенародный праздник, объединяющий людей.
Основные черты древнего Гербера возрождены и в республиканском празднике «Гербер», который проходит ежегодно в одном из живописных уголков Удмуртии.
Гербер собирает участников и из соседних регионов России: Татарстана, Башкортостана, Марий Эл, Кировской области и Пермского края.
Национальные состязания, игры, танцы, выступления фольклорных коллективов – всё это, как и национальные костюмы и сувениры, изготовленные руками народных умельцев, делают Гербер ярким, запоминающимся событием, настоящим фестивалем, праздником, в котором проявляется дух народа, его самобытность и культура.
По традиции на Гербере всех гостей угощают традиционной удмуртской обрядовой кашей, сваренной на костре в огромных котлах.